Репродуктивная культура: тенденции развития и механизмы трансляции в современном российском обществе

Для современной репродуктивной культуры характерно доминирование ценностей свободы, безопасности и девальвация ценностей родства, родительства и долга. Возрастающее репрессивное отношение к способности продолжения рода дало новые импульсы развития антинатальной подсистемы репродуктивной культуры в виде активного и легитимного продвижения абортивных и контрацептивных практик в структурах повседневности. Пронатальная подсистема тоже развивается: ритуальнообрядовая часть повседневности, связанная с рождением детей, сворачивается, но когнитивная составляющая и материальнопредметное окружение, сопутствующие репродуктивным процессам, количественно растут и качественно преображаются. На этом фоне расширившиеся возможности репродуктивного самоопределения личности предопределили главные особенности в повседневных репродуктивных практиках ХХ века – снижение рождаемости и доминирование малодетного образа жизни как культурного эталона, продиктованного качественными изменениями репродуктивных потребностей человека и сменой духовных приоритетов.

Основываясь на результатах системного анализа рассматриваемой культуры, проведенного в первой и второй главах, и обобщая представленные выше определения, под репродуктивной культурой диссертант понимает динамическую ценностнонормативную систему, предназначенную для регуляции исторически трансформирующихся репродуктивных потребностей человека и общества за счет амбивалентной направленности сдерживания и реализации способности продолжения рода. Амбивалентная сущность данной культуры позволяет утверждать, что источник и в то же время пути решения современных противоречий, связанных с рождаемостью, содержатся в культуре, в частности, достижение демографической устойчивости России предполагает достижение баланса репродуктивных потребностей личности и общества за счет трансформации репродуктивной культуры.

Изменение природы человека, его потребностей – это глобальный процесс, который видоизменяет культуру. В эпоху демографического перехода часть прокреационных потребностей рудиментирует (например, исчезает экономическая потребность в детях как дешевой рабочей силе), часть находит эквивалентную или даже более привлекательную альтернативу в других сферах жизненного мира человека (профессиональной, рекреативной). Трансформация потребностей преображает ментальную подсистему репродуктивной культуры, ее традиции и ценности, что в дальнейшем ведет к трансформации повседневных репродуктивных практик. В этом проявляется творчество человека, его преобразующая роль по отношению к культуре. Даже влияние внекультурных, природных факторов удается сгладить за счет новых технологий, а главной детерминантой, движущей силой культуры становится сам человек, понимаемый в данном контексте как родовое существо.

По мере сжатия исторического времени и ускорения процессов социокультурной динамики обнаруживаются новые тенденции развития репродуктивной культуры, представленные в следующем параграфе.

2.3. «Постмодернистские тенденции в развитии репродуктивной культуры». В данном параграфе выделен ряд тенденций, которые условно можно разделить на «старые», наметившиеся в предшествующие исторические эпохи, и «новые», обусловленные состоянием европейской цивилизации в эпоху постмодерна, абсолютизирующей ценность самобытия человека. Среди «старых» тенденций, отчетливо проявившихся в ХХ веке, диссертант уделил особое внимание нарастанию тенденции репрессивности репродуктивной культуры. Репрессивные ограничения проявляются во всех ее структурных подсистемах, например, в ментальной подсистеме – в малодетных установках и восприятии способности продолжения рода как угрозы персональному благополучию личности; в антинатальной подсистеме – в абортивных и контрацептивных практиках; в пронатальной подсистеме – в отсрочке рождения первенца, в подавлении естественных механизмов репродукции (стимулирование родов, хирургическое родоразрешение, отказ от лактации).

Понятно, что репродуктивная культура в принципе не может быть антирепрессивной, поскольку потенциальные функциональные возможности человеческой природы превышают эффективные с точки зрения культуры нормы детности, когда количество не противоречит качеству. Но подавление способности продолжения рода требует разумных границ, допуская только обратимую инфертильность, которая не наносит ущерба душе и телу человека.

Если антинатальная подсистема, предназначенная для предупреждения рождения детей, репрессивна по своей сути, то пронатальная подсистема, казалось бы, должна исключать проявления репрессии. Однако, существует точка зрения (Ф. Лебуаер), что современные практики родовспоможения представляют собой сплошной поток санкционированного и «научно обоснованного» насилия по отношению к рождающемуся ребенку. В российской культурной реальности к этому примешивается и репрессивный стиль взаимодействия медицинских учреждений с беременными и роженицами.

В целом, если выделять национальные особенности, то на фоне общеевропейской репрессивности репродуктивной культуры, российская специфика состоит в использовании архаичных инструментов для сдерживания способности продолжения рода, т. е. абортов. Масштабность абортивных практик (1292,4 тыс.4), демонстрирует, что нормативная составляющая репродуктивной культуры в ее советском и постсоветском вариантах не стимулирует превентивного репродуктивного самоопределения, а предполагает посткоитальные решения относительно возможного зачатия. Такая ситуация свидетельствует, что за выбором тех или иных репродуктивных стратегий стоят вполне определенные культурные подтексты, базирующиеся на национальных традициях и исторической динамике смыслогенеза рассматриваемой культуры.

Возрастание репрессивного отношения к способности продолжения рода опосредованно связано и с тенденцией медикализации репродуктивной культуры, которая в ХХ веке проявилась в том, что расширились представления о возможных патологиях репродуктивных процессов, и для снижения рисков их возникновения медицина стремится подчинить естественные физиологические процессы искусственным манипуляциям, порождающим новые риски. Диссертант полагает, что, если общество будет надеяться только на медицинские технологии, обеспечивающие безопасное материнство, но не будет развивать технологии трансляции репродуктивной культуры, будущее российского этноса находится под угрозой дальнейшей депопуляции и дегуманизации, когда технический прогресс практически заменит естественность продолжения рода.

Одна из причин подобного вектора развития современной цивилизации связана с противоречивой двойственностью репродуктивной культуры. Стремление сдерживать фертильность и стремление рожать детей – это две чаши весов, и чем больше усердствовать в первом направлении, тем больше появляется проблем в реализации второго. Диссертант отмечает, что осознание всей пагубности репрессивного отношения к способности продолжения рода и неэффективности медикализации репродуктивных процессов будет способствовать позитивным трансформациям в содержании репродуктивной культуры и принесет положительные плоды не только в долгосрочной перспективе развития российского общества, но и в пространстве ограниченного бытия конкретного человека. Для этого необходимо взять курс на искоренение репрессии в пронатальной подсистеме и сглаживание ее в антинатальной. Но это только желаемые прогностические культурологические сценарии будущего, а в настоящем времени состояние рассматриваемой культуры определяется влиянием целого ряда новых, постмодернистских тенденций.

200

В качестве «новых» диссертантом выделены тенденции профессионализации, коммерциализации, деинтимизации, возрастания индивидуальной субъектности, универсализации и гендерной унификации репродуктивной культуры, тенденции ее опредмечивания и целенаправленной трансляции, проявляющиеся на общеевропейском пространстве и, в частности, в России.

Тенденция усиления профессионализации, как процесс накопления, хранения и консервации знания в определенных профессиональных сообществах, в полной мере проявился во второй половине ХХ века. Диссертант выделил четыре «волны» профессионализации репродуктивной культуры и определил роль культуролога, который является представителем последней (четвертой) волны и выступает экспертом в области ценностнонорма­тив­но­го слоя рассматриваемой культуры и ее национальной специфики. С усилиями профессионалов связан переход от стихийных механизмов трансляции к целенаправленному прокреационному образованию, опережающему репродуктивное самоопределение личности или сопутствующему ему.

Потребность в репродуктивном самоопределении – это принципиально новая потребность человека, живущего в постмодернистском обществе. Она соответствует тренду возрастания индивидуальной субъектности. В прокреационной сфере данная тенденция проявилась в расширении возможностей реализации сознательного подхода к вопросам репродукции, выражающегося в таких культурных явлениях как планирование семьи, сознательное родительство, сознательный отказ от рождения детей («childfree»). Свобода выбора продуцирует различные варианты повседневных репродуктивных практик как проявление стилевой манифестации в прокреационной сфере, что отражает одну из особенностей постиндустриальной эпохи – эпохи торжества культурного многообразия.

Свобода выбора оказалась питательной почвой и для другой новой тенденции – тенденции коммерциализации, которая обнаруживает себя в росте потребления и появлении устойчивого массового спроса на специализированные товары и услуги, связанные с прокреационной сферой. Причем часть этих услуг предполагает возможность использования способности продолжения рода в коммерческих целях в рамках суррогатного материнства и мужского донорства. Вовлечение участников в отношения, связанные с этими видами вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ), приводит к трансформации социальных ролей («мать», «отец», «ребёнок»), к появлению коммерческих репродуктивных стратегий, влекущих за собой изменение культурных смыслов таких понятий как «беременность», «роды», «новорожденный». Ребёнок становится не только ожидаемым чудом, но и коммерческим продуктом, требующим соответствующих гражданскоправовых и товарноденежных отношений.

Тенденции профессионализации, коммерциализации и медикализации индуцируют культурный феномен, обозначаемый диссертантом как деинтимизация репродуктивных практик, суть которого в том, что зачатие и последующее развитие ребенка до его рождения перестало быть приватным делом («таинством») мужчины и женщины, так как они вынуждены вовлечь в свое репродуктивное поведение «третьих лиц», владеющих современными знаниями и соответствующими технологиями. Помимо перманентного присутствия медицинского персонала и других экспертовконсультантов на различных стадиях репродуктивного цикла, деинтимизация проявляется и в динамичном образе жизни беременных женщин как новой норме, альтернативной традиции их временной изоляции в кругу семьи. Что касается ВРТ, то этот комплекс научнотехнических достижений символизирует максимальную степень деинтимизации репродукции человека.

Деинтимизация и другие тенденции, трансформирующие репродуктивную культуру, не знают границ и характерны для всех стран, испытавших на себе влияние демографического перехода, в том числе и для России. В этом проявляется тенденция универсализации, как процесса стирания национальных различий в содержании когнитивного, практикоповеденческого и ценностнонормативного слоев репродуктивной культуры. Особенно заметны приметы глобализации в практикоповеденческом слое, так как универсализация активно преобразует материальный мир культуры. Предметное окружение младенцев, беременных и кормящих женщин становится единообразным, подчиняясь всеобщим модным трендам и передовым технологиям, быстро завоевывающим потребительский рынок в разных странах.

Обнаруженные тенденции развития репродуктивной культуры определяют ее состояние в российском обществе, что отражено в третьей главе «Современное состояние репродуктивной культуры в российской повседневности».

Параграф 3.1. «Повседневные практики репродуктивного поведения россиян» отражает практикоповеденческий слой репродуктивной культуры. Повседневные практики репродуктивного поведения (или репродуктивные практики), в трактовке диссертанта, представляют собой привычные способы действия, осуществляемые в трех направлениях: сдерживание способности продолжения рода, ее игнорирование (полное бездействие), ее реализация. В диссертации представлено несколько классификаций повседневных репродуктивных практик, выделенных по разным основаниям: стихийные и планомерные, атеистические и теологические, коммерческие и некоммерческие, патриотические и непатриотические, конструктивные и деструктивные. В частности повседневные репродуктивные практики являются конструктивными, если снижают биосоциальные риски репродуктивного поведения, способствуют самореализации и культурной идентификации личности.

Разработанные Э. Гуссерлем понятия: «жизненный мир», «жизненный проект», «интенциональность сознания», «интерсубъективность», «горизонты жизненного мира» использовались диссертантом в качестве концептуальных средств познания повседневных практик репродуктивного поведения. Опираясь на анализ научной литературы и результаты собственных эмпирических исследований, рассмотренных под углом зрения феноменологического подхода, диссертант пришел к выводу, что в России на рубеже ХХ–ХХI ве­ков обозначилось несколько устойчивых тенденций в социокультурной презентации повседневных практик репродуктивного поведения: 1) контроль способности продолжения рода с помощью контрацепции и искусственных абортов; 2) доминирование потребности в 1–2 детях; 3) высокий уровень внебрачной рождаемости, в том числе несовершеннолетней; 4) отсрочка рождения первого ребенка, в некоторых случаях подкрепляемая идеологией «childfree»; 5) низкая продолжительность лактации; 6) увеличение количества детей, рожденных с применением вспомогательных репродуктивных технологий; 7) расширение возможностей выбора условий и места родоразрешения.

В рамках обозначенных тенденций россияне в своем конструировании жизненного мира отличаются от представителей развитых стран Европы иной интерсубъективностью повседневных репродуктивных практик, а имен­но: иной структурой потребляемых методов контрацепции, высокими показателями искусственных абортов, нелегитимным характером плановых домашних родов, более «молодым» возрастом рождения первенца. Для современной российской ментальности характерны: стихийность, недостаточная информированность, низкая степень ответственности относительно последствий сексуального и репродуктивного поведения, которые делают невозможным превентивное репродуктивное самоопределение и заблаговременную подготовку к рождению ребенка. Стремление контролировать способность продолжения рода сочетается с отсутствием на индивидуальном и общественном уровнях рефлексии репродуктивной культуры, в частности ее ценностнонорматив­но­го и когнитивного слоев, что создает благоприятные условия для массового распространения деструктивных репродуктивных практик.

Руководствуясь классификацией, представленной выше, преобладающие повседневные репродуктивные практики россиян могут быть охарактеризованы как атеистические, стихийные, малодетные, преимущественно некоммерческие, непатриотические, ущербные с точки зрения здоровьесбережения и провоцирующие биосоциальные риски репродуктивного поведения. В целом, в обыденном сознании сохраняется восприятие вопросов, связанных с репродукцией, как медицинской проблемы, тогда как культурные аспекты продолжения рода рассматриваются как вторичные, ответственность за успешность репродуктивных процессов перекладывается на специалистов, а не на собственный духовный и психофизический потенциал личности и семьи. Биологизаторский подход сочетается с неопределенностью социокультурных норм аномией этой сферы жизненного мира человека. В прокреа­ционной сфере существуют противоречия между:

1) интересами государства и интересами личности в отношении желаемого числа детей в семье; 2) потребностями, связанными с наличием детей, и нарастающей тенденцией индивидуализма; 3) религиозной этикой и этикой, формирующейся в массовом сознании в отношении репродуктивного поведения; 4) медицинскими рекомендациями, относительно необходимых условий подготовки и протекания беременности и реалиями российской повседневности; 5) научными представлениями о начале человеческой жизни (зачатие) и ее правовым определением (рождение); 6) внутрисемейными и внесемейными ценностями; 7) растущими показателями внебрачной рождаемости и необходимостью полноценного воспитания детей в полной семье. Устранение обозначенных противоречий неизбежно приведет к трансформации существующих повседневных практик репродуктивного поведения. В этом процессе важную роль играет научная рефлексия репродуктивной культуры и, в частности, способность диагностировать ее состояние.

В параграфе 3.2. «Квалиметрический анализ репродуктивной куль­­туры» оценка состояния рассматриваемой культуры производилась с помощью квалиметрического анализа, предполагающего количественное и качественное оценивание объектов различной природы.

Изучение состояния репродуктивной культуры требует выбора определенных критериев, параметров и показателей. Для определения уровня репродуктивной культуры в макроизмерении диссертант предлагает использовать диагностический комплекс, включающий три критерия: «статистический», «ценностнонормативный» и «потребительский». Статистический критерий заключается в количественной оценке внешних характеристик репродуктивного поведения человека, которые выражаются в ряде статистических показателей, демонстрирующих уровень рождаемости и состояние здоровья матери и ребенка. Ценностнонормативный критерий отражает состояние этических, правовых и этнографических норм в конкретном обществе. Потребительский критерий иллюстрирует степень доступности и потребительский спрос на определенные группы товаров и услуг, связанные с пронатальной или антинатальной подсистемами репродуктивной культуры.