Специфика отношений я – другой в советской культуре 70-х годов

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

КИРЗЮК АННА АНДРЕЕВНА

Специфика отношений «я – другой» в советской

культуре 70-х годов

специальность 24.00.01. – «теория и история культуры»

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Санкт-Петербург, 2009.

Работа выполнена на кафедре культурологии Санкт-Петербургского Государственного Университета.

Научный руководитель: Орлова Надежда Хаджимерзановна

доктор философских наук, профессор

Санкт-Петербургского государственного

Официальные оппоненты: Луговой Александр Александрович,

доктор философских наук, профессор

Санкт-Петербургского университета государственной противопожарной службы

Кучумова Екатерина Валентиновна

кандидат философских наук, доцент

Санкт-Петербургского политехнического университета

Ведущая организация: Санкт-Петербургский торгово-экономический институт

Защита состоится “10” декабря 2009 года в часов на заседании совета Д.212.232.11 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, ауд. ___

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан “ ” ______ 2009 г.

Ученый секретарь

Диссертационного Совета,

кандидат философских наук,

доцент Л.Е. Артамошкина

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Тема диссертационного исследования представляется актуальной по нескольким причинам.

Во-первых, культура 70-х стала к сегодняшнему моменту прошлым, удаленным настолько, чтобы, с одной стороны, быть предметом научного анализа, а с другой, чтобы стать объектом коллективных мифологизаций. Широкое использование советской символики в современной индустрии рекламы, моды, развлечений, появление специализированных сайтов и каналов в СМИ – симптомы массовой ностальгии, которая уже сама стала предметом культурологической рефлексии (С. Бойм, Л. Горалик, Е. Николаева). Очевидно, что ностальгия – особенно, если она имеет коллективную природу и эксплуатируется в дискурсе массовой культуры (или создается им) – неизбежно мифологизирует свой объект, поэтому способствует скорее его забвению, чем воссозданию. Поэтому вполне возможно, что в скором времени уникальная, чрезвычайно разнообразная и сложная культура советской эпохи редуцируется к набору штампов политической риторики, простых и обаятельных ретро-картинок, предметов и слоганов – и в таком виде останется в коллективной памяти последнего советского и в представлениях постсоветского поколений.

Во-вторых, если исходить из преемственности между настоящим и прошлым культуры, позднесоветская эпоха интересна как место рождения и существования совокупности мироощущений, ценностей, привычек, ментальных стереотипов, а также интеллектуальных и художественных открытий, которую наследует современность.

В-третьих, актуальной остается тема «другого». Различные направления философии ХХ-го века постулировали зависимость субъекта от разного рода «других»: идеи диалогизма и «коммуникативного существования» – от другого субъекта; структурализм и постструктурализм – от «других» языка, дискурса, идеологии, желания, рынка. «Другой» является фундаментально значимой инстанцией, определяющей в субъекте все или почти все (идентичность, убеждения, вкусы, содержание памяти), находящейся вовне, и одновременно, внутри него («я – это другой», как говорил Лакан). С этой позиции исследование позднесоветской культуры в ракурсе отношений «я – другой» представляется весьма продуктивным, поскольку позволяет охватить различные ее уровни - от тактик повседневных взаимодействий людей до стратегий дискурсивного сопротивления языку власти и особенностей строения коллективной памяти.

Степень научной разработанности проблемы. Проблема «другого» и «другости» разрабатывалась и продолжает разрабатываться исследователями самых различных направлений. Они составляют первую группу авторов, к которым мы обращались в процессе диссертационного исследования. Вторую группу источников составляет достаточно широкий круг работ, посвященных различным аспектам культурной, общественной, повседневной и политической жизни общества «развитого социализма».

В первой группе исследований следует выделить несколько подгрупп. Прежде всего, это авторы, проблематизировавшие зависимость субъекта от другого субъекта (от «ближнего другого», в нашей терминологии). Идея о том, что «я» онтологически неустойчиво и для обретения идентичности нуждается во «взгляде другого» разрабатывалась М. Бахтиным, П. Бергером, А. Кожевым, И. Коном, Ч. Кули, Ж. Лаканом, Дж. Мидом, Ж-П. Сартром и другими. Позиция, согласно которой «я» конструируется «Большим Другим» (под которым здесь понимается единство языка и идеологии, определяющее специфику тех дискурсов, которые субъект вынужден потреблять как носитель данной культуры) представлена в работах Р. Барта, Ж. Деррида, Ж. Лакана, представителей французской школы дискурс-анализа (Ж-Ж. Куртина, М. Пеше, П. Серио), Л. Альтюссера и других. Зависимость мышления субъекта от структур языка (наличие которой и позволяет рассматривать идеологию и язык как единого Другого с большой буквы) утверждалась и исследовалась в трудах по языкознанию В. Гумбольдта, А. Бодуэна де Куртэне, Ю. Караулова, А. Потебни, а также в работах М. Бахтина, Э. Бенвениста, Б. Гаспарова, Дж. Лакоффа, Ю. Лотмана, Б. Маркова, М. де Серто. В первой четверти XX-го века возникло представление о том, что прошлое неизбежно искажается в процессе создания исторического или общекультурного нарратива о нем – то есть, является своего рода непознаваемым «другим». К этому направлению мысли относятся концепция социального конструирования коллективной памяти М. Хальбвакса, идеи представителей исторической школы «Анналов» (М. Блок, Ф. Бродель, Л. Февр), теории нарративистов (П. Рикер, Х. Уайт).

Отдельную подгруппу составляют исследования собственно проблематики другости, в которых ставится вопрос о возможности сохранения (или преодоления) инаковости «другого» в процессе познания и коммуникации: это теоретические разработки М.М. Бахтина, Б. Вальденфельса, В.П. Визгина, Э. Левинаса.

Во второй группе источников можно выделить несколько направлений изучения позднесоветской культуры. Относительно недавно возникшее направление – «этнография повседневности» советской эпохи, в рамках которого исследуются тактики повседневного существования людей в условиях коммунальной квартиры (Е. Герасимова, И. Утехин), очереди (К. Богданов), экономики дефицита (О. Гурова, А. Леденева, М. Туровская, И. Утехин, Д. Юрганова); к этому направлению примыкает и «этнография идеологии» А. Юрчака. Перечисленные исследования строятся на социологических методах (прежде всего, глубинных интервью), что позволяет их авторам довольно успешно реконструировать «картину сознания» бывшего носителя советской культуры. Не менее продуктивным в этом отношении является анализ биографических нарративов «маленького» советского человека, предпринятый Н. Цветаевой и Н. Козловой.

Археологии советского субъекта посвящены исследования О. Хархордина. Используя методы М. Фуко, он выделяет в советской культуре ряд особых практик «об-личения», посредством которых формировался советский субъект.

Другое направление связано с осмыслением специфики как художественной жизни 70-х в целом, так и отдельных ее феноменов: это исследования М. Берга, Б. Гройса, В. Жидкова, А. Зорина, Н. Зоркой, В. Курицына, М. Липовецкого, Н. Маньковской, С.Т. Махлиной, Б. Парамонова, Е. Раскатовой, С. Савицкого, К.Б. Соколова, М.С. Уварова, И. Уваровой, М. Эпштейна. Еще один сегмент исследований советской культуры представлен работами, анализирующими особенности ее «ново-языка» и, шире, официального дискурса (Д. Вайсс, А. Ворожбитова, М. Кронгауз, Ю. Левин, А. Романенко, А. Синявский, Е.Г.Соколов, А. Соломоник), а также стратегии «языкового сопротивления» ему (Н. Купина, Э. Лассан, Е. Шейгал).

Следует, однако, отметить, что советская культура 70-х годов изучена еще в гораздо меньшей степени чем, например, культура сталинского периода; даже если брать одну только художественную жизнь 70-х, то ее исследования представлены пока несколькими сборниками (в первую очередь, вышедшим в 2001 году «Художественная жизнь России 1970-х как системное целое»), тогда как аналогичная составляющая культуры 20-х-50-х является предметом объемных монографий Б. Гройса, И. Голомштока, Е. Добренко, Т. Кругловой, В. Паперного.

Цели и задачи исследования. Цель исследования заключается в выявлении основных стратегий субъекта в его отношениях с «другим» в советской культуре 70-х. При этом «другой» трактуется предельно широко, как фигура, имеющая три модуса существования: «ближнего другого», «Большого Другого» (термин Ж.Лакана, который в данной работе используется для обозначения дискурса официальной идеологии) и «иного».

Достижение этой цели осуществляется посредством решения следующих задач:

• выделить доминирующие в позднесоветской культуре модели самоидентификации «я» в измерении его существования с ближними «другими» («бытия-под-взглядом-другого», в терминологии Сартра).
• выявить этические принципы, участвующие в организации повседневного взаимодействия субъекта с «ближними другими».
• определить специфику дискурса официальной идеологии и выявить основные стратегии сопротивления ему, действовавшие в позднесоветской культуре.
• исследовать степень успешности выполнения официальной идеологией своих функций в культуре позднего социализма и выяснить тем самым пределы ее «власти» над субъектом.
• рассмотреть особенности функционирования в культуре 70-х созданного официальной пропагандой образа ее «внешнего иного».
• исследовать особенности идеологического освоения исторического прошлого на примере создания общекультурного нарратива о Великой Отечественной войне в эпоху 70-х.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является советская культура. Предметом исследования - советская культура 70-х гг., взятая в ракурсе отношений ее субъекта с «другим». Под «70-ми» понимается эпоха, хронологические рамки которой шире календарных: согласно распространенной в литературе периодизации, она начинается в 1968-м (с вводом войск Варшавского договора в Чехословакию, усилением идеологического контроля) и заканчивается в 1985-м (с началом «перестройки»)

Методологическая и теоретическая база исследования. Характер поставленных исследованием задач потребовал применения философской и культурно-исторической методологии, в связи с чем в работе использованы следующие методологические подходы и концепции.

В качестве теоретического основания трехмодусной трактовки «другого» использовалась концепция Ж. Лакана, а именно, его триада Воображаемого-Символического-Реального. Ее элементы – основные измерения, «планы» человеческого существования – в данной работе понимаются как основные инстанции взаимодействия субъекта с «другим» и, одновременно, как три различных модуса существования другого («ближний другой», «Большой Другой» и «иной»).

При исследовании статуса официальной идеологии в обществе «развитого социализма» использовался социологический метод.

К анализу текстов-источников (газетных и журнальных статей, политических речей, анекдотов, текстов диссидентов и художественных текстов эпохи) был применен структурно-семиотический подход.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

• впервые культура позднего социализма рассмотрена в свете отношений субъекта с фигурой «другого».
• выявлены две основные стратегии дискурсивного сопротивления официальному языку и идеологии (Большому Другому) в позднесоветской культуре
• на примере исследования советской культуры 70-х апробирован тезис о том, что наиболее успешной стратегией сопротивления дискурсу власти (как и любому «властвующему» дискурсу) является языковая игра.
• исследованы особенности функционирования идеологических конструктов «врага» и «героического прошлого» в культуре 70-х

Результаты исследования могут быть сформулированы в качестве тезисов, выносимых на защиту:

• Одним из распространенных способов самоидентификации субъекта в советской культуре 70-х становятся практики «суррогатной индивидуализации», т.е. индивидуализации через потребление. Официальная идеология и особенности плановой экономики блокировали эти практики и тем самым способствовали все большему их распространению. Вместе с тем эти практики не соответствовали не только официально-одобряемым способам «об-личения», но и некоторым базовым для русской (советской) культуры ценностям.
• В пространстве позднесоветской культуры распространяются две стратегии сопротивления Большому Другому официального языка: дискурс обличения (тексты диссидентской направленности) и дискурс игры (политический анекдот, литература постмодерна). Появление последнего стало возможным вследствие предельной десемантизации официального языка, очевидности отсутствия референта у его знаков.
• Если понимать «идеологию» как систему установок, целей и ценностей, пропагандируемых посредством специально предназначенных для этого текстов, то в позднесоветской культуре она утрачивала способность выполнять свои функции и существовала в качестве отвлеченной, самозамкнутой и параллельной реальности. Если же понимать ее широко, как действующую через альтюссеровские «аппараты» и рассеянную во множестве практик, то субъект находился под определенной степенью влияния «Другого» идеологии.
• Идеология является основной системой производства готовых к употреблению внутри культуры образов «иного». Сконструированный в дискурсе официальной идеологии образ «внешнего иного», воспринимался (вследствие общего ощущения «дефицита референта» от чтения официального текста) по большей мере как идеологический обман, что приводило к формированию у значительной части его адресатов образа-антипода.

Теоретическая и практическая значимость работы. Полученные в процессе диссертационного исследования результаты могут послужить основанием для дальнейшего изучения различных сегментов позднесоветской культуры. Также результаты исследования могут применяться при чтении лекций и специальных курсов по философии и культурологи.

Апробация работы. Основные результаты исследования представлены в тезисах и статьях, а также артикулированы в виде докладов на научных конференциях: Международная конференция «Исповедальные тексты культуры», 18-19 ноября 2006, Санкт-Петербург; Международная научно-практическая конференция «Советская культура: проблемы теоретического осмысления», 20 июня 2008, Санкт-Петербург.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на кафедре культурологии Санкт-Петербургского государственного университета

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих 6 параграфов, заключения, списка литературы, включающего 184 источника.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы исследования; освещается степень ее разработанности; определяются объект, предмет и научная новизна исследования; формулируются цель и задачи, определившие общую направленность и структуру исследования; указываются теоретические и методологические основания диссертации, показывается ее теоретическая и практическая значимость.

Первая глава «Субъект позднесоветской культуры в его отношениях с «ближними другими» состоит из двух параграфов. Она посвящена анализу форм самоидентификации «я» в измерении его существования с ближними «другими», а также выявлению специфики повседневного взаимодействия людей в эпоху «развитого социализма». В первом параграфе «Доминирующие модели самоидентификации» рассматривается процесс советской индивидуализации (становления личности современного типа), а также способы идентификации, характерные для позднесоветского субъекта. В концепции Лакана отношения «я» с ближними ему другими принадлежат регистру Воображаемого, где господствует запрос на признание, направленный на других. «Взгляд другого» (Сартр) необходим субъекту для самоидентификации. Желание признания универсально, однако, формы проявления «желания признания» в каждом отдельном обществе имеют свою специфику. В обществах современного типа (к каковым относится и позднесоветское) важной составляющей «желания признания» становится стремление субъекта к утверждению своей индивидуальности, т.е. отличия от других. Люди первых советских поколений идентифицировали себя с едиными, предлагаемыми «сверху» идеологическими и культурными образцами. В позднесоветской культуре распространяется дискурс об «индивидуальности» и ее «подавлении». Усложняется городская культура, в результате чего появляется множество неофициальных, субкультурных, микрокультурных и контркультурных образцов для идентификации. Наиболее распространенным способом «подтверждения индивидуальности» для позднесоветского субъекта (для некоего условного типа «нормального», «обычного» субъекта) становятся практики «суррогатной индивидуализации» (термин О. Хархордина), т.е. индивидуализации через потребление. Особенности плановой экономики, с ее хроническим дефицитом и единообразием выпускаемой продукции, блокировали эти практики и тем самым способствовали все большему их распространению. Практики самоутверждения через потребление не соответствовали не только официально одобряемым способам об-личения (через дела, а не через вещи), но и некоторым классическим для русской (и советской) культуры ценностям – в первую очередь, ценности аскетизма (нестяжания, в терминологии С. Кара-Мурзы), с которой связанно традиционное представление русских о себе как о людях, предпочитающих духовные блага материальным. Поэтому осуждение практик «суррогатной индивидуализации» как «вещизма», «бездуховности», «потребительства» не ограничивалось областью официальной пропаганды.